Лет в двадцать написал длинное "Пандемия". Сейчас вспомнил, поминая в предыдущем посте Чуму в средневековой Европе, потому что там как раз со средневековья и начинается.
Из-за длины и избыточной романтичности вывешиваю не целиком.
...
Аве, руа!
И бежал маршал, загоняя лошадь.
И хрипели рыцари, ломая застежки.
В сиреневые дали в багровых тонах
Мертвецы скакали: застряли в стременах.
На дорогу падали, в судорогах брОни.
На дороге падали – на год воронам.
Сиреневые лица, лиловые губы.
Прощай, моя столица и все, кто меня любит!
Кто моей даме курит фимиамы?
Зажигает спички кто моей даме?
Умирают рыцари, вымирают рыцари,
Об одном жалею: мне с ним не сразиться!
Железное здоровье в железных стременах –
Сгустки крови на жёваных губах.
Мухи на гниющих глазах.
Аве, руа!
Убегал маршал – коней не жаль.
Убегал маршал – не убежал.
И служили мессу о божьей каре,
На почётном месте сам король Карл
Под гитары Лорки, как из сказки:
Весь промытый хлоркой, в марлевой маске.
Аве, руа!
...
Здесь выигрывается война.
Вы ждёте лат,
сильных и смелых мужчин, но –
белый кафель, белый халат,
белые руки в перчатках резиновых.
Здесь выигрывается война.
А пуля – она – ампула.
В ней, сквозь призрачную прозрачность,
тревожность и кровь на дороге,
и маршалу к Карлу не успеть.
Нужна осторожность:
в стеклянном остроге
танцует костлявая смерть.
От Дальнего Востока до Дикого Запада,
мостиком по экватору,
танцует смерть, стучат кости как
фарфоровые изоляторы.
Аве, руа!
...
Бьется посуда – к счастью,
ампула – к несчастью.
Ломаю стекло, нажимаю кнопку,
вой сирены,
автоматически замкнулись двери,
льется поток очищающего огня
на стены.
На меня.
Самосожжение.
Поздно: глобус – сиреневый мир
и багровые пятна.
Третьи сутки радист посёлка Мирный
выходит в эфир.
И уходит обратно.
