Мне пришла в голову новая идея постановки Шекспира!
Дело в том, что все постановки определялись в основном не режиссёрскими задумками (чёрный или коричневый бархат должен быть на Гамлете, и сам он – тощий бурш-студент или лет тридцати с одышкой [“He’s fat, and scant of breath”]), а возможностями театра.
Вот, возьмём времена Шекспира и «Глобуса». Нехватка актёрского состава – страшнейшая! Поэтому духа отца Гамлета и его отчима играет один человек: они не заняты в общей сцене, а сходство объясняют зрителю тем, что они – братья-близнецы. Это в какой-то степени оправдывает и скорое замужество вдовы: разница между братьями только моральная и в манере держаться. Для большего оправдания женщины в уравнивании братьев Шекспир делает эту героиню алкоголичкой: в постановках «Глобуса» она ходила по сцене с бутылкой, благожелательно поднимая тосты и делая глотки в паузах и цезурах текста [«Кончай, Гертруда, пить, ведь алкоголь есть яд!»]. А в последней сцене весь актёрский состав был исчерпан, изображая трупы на сцене, поэтому уже никто не мог отползти и зайти с репликой из-за кулис: приходилось нанимать человека со стороны за дополнительную плату, которую Шекспир остроумно закрепил в имени: принц Форти’брасс («сорок медяков»).
Совсем другое дело – кассовые фильмы по пьсам Шекспира! О, вот тут размах – так уж размах! Когда Бирнамский дес идёт на Дунсинан – так уж не сомневайтесь, идёт весь лес – до последнего хромого зайца! А сорок тысяч братьев на подтанцовках – рэп – у бьющегося в истерике Гамлета-младшего! А – в компьютерной обработке – летающий по кладбищу череп Йорика! Что и говорить, кино – это совсем иной размах и иные возможности.
Но я сейчас – именно о театральных постановках. Дело в том, что у нас из-за кризиса скопилось довольно много актёров, и было бы глупо не использовать их импровизаторские возможности.
Моё новаторское предложение: не поддерживать на сцене жалкую кучку из нескольких актёров, как в бедственные времена Шекспира, а – кто вышел на сцену, тот на ней уже и остаётся до конца! И солдаты на заднем плане. И Горацио, удобный для реплик Гамлета в сторону. И невидимый для всех персонажей, кроме Гамлета, дух его отца. И на похоронах раздувшегося неизвестного тела бросающаяся ко всем, слегка подурневшая от беременности Офелия. Короче – все! Кто-то из них молчит, кто-то импровизирует текст, в конце каждой сцены они поют короткий зонг и отступают назад от авансцены. А в последней сцене, в заключение – мёртвыми падают все, даже Горацио. И стоит, над их телами возвышаясь, один растерянный Фортинбрасс.
